— Ни то, ни сё, и об этом я ничего не скажу, государь!
"Как? Разве не кричал он радостно при моем появлении, не бежал мне навстречу, не приветствовал меня повсюду, где только являлся я?"
— А за две недели также кричал он Василию, государь; также побежит он и за тем, кто исторгнет у тебя власть! Крик и шум толпы ничего не значат, но важно, государь, то, что в тебе нравится народу твоя величественная старость, близость твоя к Димитрию, которого всегда любит он за Куликовскую битву, забывая все его ошибки и остальное несчастное княжение. Это, государь, должно тебя укреплять, исторгнув из памяти народа все, что разделяет твое княжение от княжения отца твоего. Надобно притом ослепить глаза народа новостью, блеском; надобно самому тебе явиться в каком-нибудь суде перед воинскою дружиною, срубить две, три головы у каких-нибудь судей-взяточников и высечь кнутом несколько сборщиков податей. Все это легко тебе сделать можно: взять первых, какие попадутся, и всего лучше нелюбимых народом. Народ закричит тогда о твоем правосудии. Кроме того, сложи какую-нибудь подать, раза два, три созови к себе почетных людей из простого народа и уговори их согласиться на то, что ты им прикажешь. Они заважничают и прокричат на всю Москву о твоей благости и о своей значительности. Можно еще раза два покормить и попоить толпу народную. После всего этого ты будешь крепок со стороны народа и видя жезл в руках твоих он станет кричать повсюду о любви к тебе. Но, все это безделица, государь! Приобретаемое столь легкое, ничего и не стоит. Опасность твоя не здесь. Что хочешь ты делать с князьями самовластными? Вот важный вопрос".
— Избави меня Бог покушаться на их добро! Кто чем владеет, тот тем и владей, с Богом!
"Это никуда не годится, государь, и потому-то напрасно ты согласился на их дружеские послания и велел заготовлять мирные грамоты. Надобно было отвечать им не миром, ни войною, стараться унизить их перед властью Москвы, перессорить их, и потом отнимать попеременно все, что тебе нужно".
— Могу ли, — воскликнул Юрий, — когда они так дружески предаются мне!
"Здесь я буду говорить тебе совсем не то, что говорил тебе о народе. Народ уподобляется смирной корове, которая иногда бодает, а удельные князья — волкам, которых сколько ни корми, а они все в лес глядят. Их надобно травить собаками, собак же этих кормить волчьим мясом. Видя, что ты хорошо понимаешь их и будешь держать в руках, они все сами прибежали бы к тебе опрометью, купили бы у тебя мир, а теперь — ты уступил им мир, не выгадав себе ничего. Нерасчетливое дело, государь!"
— То есть, — осмелился сказать Морозов, — надобно было ожесточить их, заставить их передаться к Василию…
"Какое невегласное рассуждение, государь! — воскликнул Иоанн. — Можно ли ожидать общего союза между Тверью и Новгородом, Рязанью и Ярославлем, когда ты будешь уметь накормить ярославцев рязанцами, а тверитян новгородцами! Василий, правда, такая болячка, на которую всегда слетятся мухи; но потому-то я и не одобряю поступка твоего с Василием, государь! Эту болячку надобно было вырезать и выжечь, а не согревать под удельною шубою".
— Как? — вскричал Юрий, содрогнувшись.
"Так, государь! Пока жив Василий, ты не тверд на престоле".
— Ты думаешь, что ему не надобно было отдавать княжества и свободы?
"Более, государь!"
— Неужели ты думаешь, что надобно было… — Юрий не смел договорить.
"О таких делах не говорят, государь — их только делают…"
— А его мать? Его жена?
"Для них есть монастыри, где за временное княжество приобретут они царство небесное…". Иоанн хотел улыбнуться, но жестокая боль заставила его остановиться. Юрий со вздохом обратился тогда к сыновьям своим,
— И вы, дети мои, и вы также думаете? — сказал он, прискорбно смотря на них.
"И мы, государь родитель, также думаем", — сказал Косой твердым голосом.
Казалось, что Юрий искал отрадного голоса. Он обратился к Шемяке.
"А ты, Димитрий?" — спросил он.
— Государь родитель! Или не должно было приступать к чаше, или надобно пить ее до дна… — отвечал Шемяка в замешательстве.
Юрий уныло опустил голову. Но вдруг он снова обратил глаза на Иоанна. "Ну, а поступок мой с боярами Василия, Иоанн Димитриевич?" — спросил Юрий быстро.
— Внушен тебе добрым, незнающим людей сердцем твоим, государь! Ты мог даровать им жизнь, только жизнь, но даже не должен был давать свободы. Москву надобно было вымести от этого сора, от этих пустых голов, глупых бород, которые теперь сели тебе на шею. Строгость к боярам порадовала бы народ. И чего ждешь ты от них? Если надобны тебе толстые пузаны и длинные бороды, то разве мало их у тебя своих? И почему не кликнул ты кличи из Твери, из Новгорода, из Рязани? Лучший народ понял бы тебя и перешел бы к тебе. Через это ты еще ослабил бы власть князей. Теперь же ты связал себе руки в Совете, посадив Васильевых бояр. Попытайся: вели им теперь молчать и они оскорбятся и будут недовольны, когда просидев года по два в тюрьме на хлебе и воде они кланялись бы тебе в ноги за жизнь свою, а ты имел бы время устроить все по-своему.
"Но почему не одобряешь ты, боярин, выбора Исидора в митрополиты?"
— Кроме того, государь, что о нем идет в народе молва, будто он тайный сообщник Римского Папежа…
"Клевета!"
— Но народ должно уважить в подобных клеветах, и лучше тебе свалить десяток голов, любимых народом, нежели поставить над ним одну, им нелюбимую. Кроме того, государь, ты оттолкнул от митрополитства доброго Иону, которому давно голос народа присуждал сей высокий сан, когда еще был он просвирником в Симоновской обители. Подобные поверья народные всегда надобно уважать тебе, государь!