"Боярин! — сказал Юрий, задумавшись, — не это ли все греки называли политикою и не об этой ли страшной науке правления, основания которой ты высказал теперь нам, сказано: эллины премудрости ищут?"
— Не знаю, государь, как это называется по-гречески, но я передаю тебе плод опытности десятков лет, проведенных в делах государственных, слова усердия, дела ума, который, смело говорю, признали во мне самые враги мои! Я не прошу тебя верить моей добродетели, но только тому, что верность к тебе есть моя необходимость. Да! — продолжал Иоанн, разгорячаясь, — с падением твоим — я погиб, между тем, как всякий другой твой советник найдет милость и у Василия! Этой милости я не возьму — первый по князе, или ничто! Но мне нет уже спасения у Василия, и я не могу у него быть не только первым, но и последним — ссора моя с ним кончится только гробом…
"Но, почему знаешь ты, боярин, что гроб уже недалеко от тебя! Нам ли старикам…"
— Князь и советник его вечно юны! Ты знаешь, государь, что у князей цветное платье не носится, добрые кони не ездятся и верные слуги не стареются. Или о мире думать, или о гробе…
"Нет! — сказал Юрий, обратив глаза на образ, — нет! Я искал венца великокняжеского потому, что он принадлежал мне по праву. Я грешил пред Богом, употребляя иногда человеческую помощь, суетную; но, ни тогда, как покойный Владыка Фотий убеждал меня, ни тогда, как несправедливый хан присудил первенство племяннику, душа моя не переставала скорбеть пред Господом! И он услышал меня, и я княжу в Москве. Если для власти моей необходимы подобные твоим советы, боярин, я — отрекаюсь от власти и царство мое несть от мира сего!"
— Что же готовишь ты детям своим? — спросил нетерпеливо Косой.
"Не говоря еще об том, я прореку тебе, князь Юрий Димитриевич, что ожидает здесь самого тебя, — сказал Иоанн. — Ты презираешь моими советами, ты хочешь княжить и не знаешь науки княжения — горе тебе! Знай же, что ты увидишь новые крамолы Василия, что ты узришь новые смуты князей, должен будешь или уступить им все, или восставить их на себя. Москва, обманутая ожиданием нового порядка, вознегодует, перейдет снова к Василию. Боярская дума твоя, волнуемая взаимною ненавистью, первая предаст тебя. Как змеи хищные, обовьют тебя страсти и измены, крамолы и смуты людские, и ты с позором увидишь свое изгнание и… я не смею договорить!.." — он снова захватил платком рот.
— Что же готовишь ты детям своим? — снова спросил отца своего Косой.
"Мир и благословение, сильные, крепкие уделы, тишину отчизны, благоденствие подвластных", — отвечал Юрий задумчиво.
— А Великое княжество кому? — воскликнул Косой, бледнея.
"Слушай, сын мой. Был один предок твой — может быть, ты слыхал о нем — благочестивый Константин, и у него был брат Георгий, возведенный на Великое княжение волею отца, но беззаконно. Скоро утратил Георгий свое достояние и очутился пленником своего старшего брата. Что же Константин? Он не хотел мстить брату, бывшему его врагом и незаконно овладевшему престолом. Он простил его, призвал его к себе, благодеянием привязал его сердце и, умирая, с чистою совестью препоручил ему Великое княжество с тем, чтобы два племянника Георгия, сыновья Константина, были сильнейшими по нем князьями. Георгию принадлежал престол после Константина — Константин свято соблюл завет отцов. Константин мог лишить его хлеба, не только престола — Георгий помнил благодушие брата и свято хранил заветы братние. И благословил господь сих князей, и потомки Константина через двести слишком лет владеют доныне родными землями. И самого Георгия сподобил Господь венца мученического… Вот, что я готовлю вам!"
— О родитель мой! Такие-то думы скрываешь ты от нас во глубине души своей! — возопил Косой. Он обратился к Морозову с пылающими от гнева взорами: — Такие-то советы дерзаешь ты подавать отцу моему? — воскликнул он, дико смотря на Морозова.
"Изменник!" — возопил Иоанн удушаемым голосом, как будто собирая последние силы, и с яростью отнял он от уст своих окровавленный платок.
— Что это? Ты весь в крови? — вскричал испуганный Юрий.
"Да, горесть и гнев мой перешли все пределы! — сказал Иоанн. — Кровь течет из меня и может быть предвещает мне близкую, близкую кончину… Государь! Боярин Морозов изменник — он имеет тайные сношения с Василием! Спешу сказать тебе…"
— И ты еще дерзаешь изрыгать хулы и клеветы, когда нечистая совесть твоя исходит вместе с твоею кровью? — воскликнул Морозов. — Государь! Видишь ли, как близок к человеку Судия Правосудный! — продолжал он, указывая на боярина Иоанна.
Иоанн не мог уже более говорить. Ослабевший, чувствуя, что кровь задушает его, он хотел выйти и упал без чувств на лавку — кровь хлынула из него ручьем…
"Иоанн! Иоанн!" — закричал с ужасом Косой, бросаясь помогать ему. Иоанн пришел в чувство.
— Вели отнести меня домой — или куда-нибудь… О Боже Господи!.. — сказал Иоанн и снова обеспамятовал. Косой поспешно кликнул стражу; прибежали воины и взяли Иоанна. "Несите его прямо ко мне в мои палаты!" — говорил Косой и остановился посредине комнаты, как будто громом оглушенный, когда поспешно унесли боярина Иоанна.
Юрий и Шемяка оцепенели и не могли во все это время ни пошевелиться, ни вымолвить слова. Особенно ужас и страх начертаны были на лице Юрия. С торжеством смотрел на гибельное состояние врага своего Морозов. Бремя тяжкое спадало с груди его — умолкал язык, страшивший Морозова, затмевался ум, перед которым трепетал он. Взор его прояснел. Люди! вы не стыдитесь подобных взоров…