"Во имя Отца и Сына и Святого духа. Се аз, грешный и худой раб Божий, Юрий Димитриевич, пишу грамоту душевную в своем смысле; даю ряд детям своим, Василью, Дмитрию и Дмитрию меньшому, приказываю им вотчину свою в Москве, жербий, чем благословил меня отец мой, князь Великий Дмитрий Иванович, в городе и станах, в пошлинах городских и в тамге, в восмичьем и численных людях, и в мытах, трем сыновьям своим натрое…"
Изумление изобразилось на всех лицах. "Праведник, праведник!" — пролетел шепот в собрании. Шемяка дал знак молчать и твердым голосом продолжал чтение: "А се даю сыну Василью из своего удела Звенигород с водостьми, и с тамгою, и с мыты, и с борти, и с селы, и со всеми пошлинами, и с волостями…" Следовало исчисление волостей. Шемяке отдавал отец Рузу, Красному Вышгород, повелевал им разделить между собою Дмитров, Вятку и Галич, определял выход в ордынскую дань; отдавал Василию икону Смоленской Богоматери, Шемяке икону Спаса Нерукотворного, Красному икону Богородицы Казанской, распределял пояса, золото, жемчуг и благословлял детей исполнить заветы, или страшиться суда Божьего за нарушение отцовского решения.
Чтение кончилось. Но о Великом княжестве ничего не было упомянуто решительно, как будто Юрий не имел никакого права располагать им. Сомнение, недоверчивость видны были во всех взорах, но никто не смел возвысить голоса.
"Итак, — сказал Шемяка, — да исполнится завет отца. Он ничего не говорит о Великом княжении, но он и не отдает его никому! Если он не смел решить судьбы сего великого дела народного, да будет по судьбам Бога. Право меча уступит праву мира; молчание отца подтверждает завет отцов". После минутного безмолвия: "Да здравствует Василий Васильевич, Великий князь Московский!" — громко воскликнул Шемяка.
Казалось, что этого только ждали.
И все собрание загремело: "Да здравствует Василий Васильевич, Великий князь Московский!" Общая радость заблистала во взорах всех присутствовавших. В_е_л_и_к_о_д_у_ш_и_е Шемяки представило его каждому чем-то великим. Первым бросился к нему князь Василий Ярославич, поцеловал его руку и сказал: "Ты выше, ты больше: ты великодушный враг, ты ангел, а не человек!" Другие следовали примеру сего князя, целовали руки Шемяки, падали к ногам его… Святые минуты, редкие мгновения торжества добродетели!
Отчаянный — на миг он сам себя забыл;
Но миг — как молния, вдали по океанам —
Сверкнула злая мысль…
Мерзляков
Но такие минуты непродолжительны: они походят на льстивый сон, улетающий с горестною действительностию жизни, на радость — эту насмешку счастия над человеком…
Вскоре на всех лицах изгладились блеснувшие на мгновение чувства радости, восторга, удивления к великодушию Шемяки. Появилось выражение какого-то нетерпения, какой-то холодности, будто укорявшее его за то, что он смел пренебречь обыкновенным миром и возвыситься перед другими. И сам Шемяка принужден был приняться за распоряжение.
"Тело покойного родителя должно быть предано земле в Архангельском соборе, среди наших предков, с подобающею почестью, как останки Великого князя Московского, — сказал Шемяка. — Я сам изберу место, близ коего потом, да благословит Бог лечь и нас, сынов его". Слезы навернулись на его глазах.
"Вы, воеводы и бояре, — продолжал Шемяка, указывая на некоторых, — идите к собранным на Ходынке воинским дружинам и велите им разойтись, объявя, чтобы все шли немедленно принять присягу Великому князю Василию Васильевичу по воле покойного моего родителя, нашему согласию и завету отцов. Отворить немедленно все церкви и соборы московские и повелеть всем обитателям Москвы явиться к крестному целованию. Я первый пойду и присягну в пример и исполнение сего.
Вы, князь Василий Ярославич и князь Юрий Патрикеевич, с теми, кого я назначу, отправитесь немедленно к Василию Васильевичу. Объявите ему обо всем происшедшем. Скажите, что я остаюсь теперь в Москве, как наместник московский, и буду стараться до прибытия его только сохранить спокойствие и тишину в Москве. По последним известиям, он был во Владимире.
Избранная дума соберется в Писцовой палате для окончательных распоряжений немедленно. Спешите исполнить все повеленное вам. Я не замешкаю явиться в Писцовую палату. Дайте мне только вздохнуть немного…"
Казалось, что Шемяка страшился чего-то и как будто спешил всем распорядиться. Низко поклонившись, каждый шел исполнить свое назначение. В то же время, посланные от Шемяки объявили народу с Красного крыльца о кончине Юрия и княжении Василия. Народ от невольного изумления при сей вести переходил к радости и громко начал восклицать. Шемяка хотел удалиться. Но то, чего страшился он, совершилось к неописанной горести и стыду его!..
Уже Шемяка оставлял собрание, идя во внутренние покои, и присутствовавшие в оном выходили в противоположные двери, когда какое-то смятение двинуло их назад. Смятенный крик и шум раздался в близ находившейся комнате, и с трепетом вбежали в палату бояре, вышедшие на Красное крыльцо для объявления народу.
"Что сделалось?" — вскричал Шемяка, обращаясь к ним.
Но от ужаса они не могли вымолвить ни слова. Наконец один со страхом и трепетом воскликнул: "Князь Василий Юрьевич, брат твой!"
Не успел Шемяка отвечать ему, как Василий Косой вбежал в палату. Платье его было в беспорядке, лицо бледно, взоры сверкали, обнаженный меч был в руке его. За ним следовал князь Иоанн Можайский и еще несколько молодых военачальников. Платье их было все в пыли, и видно было, что они издалека скакали опрометью.