Клятва при гробе Господнем - Страница 79

— Ах! обязанность ли наша мечты властолюбия, суеты и гордости, которые не перестают терзать нас — даже и на жестком одре темницы…

"Ты сегодня особенно грустен и печален, брат. Что с тобою?"

— Меня убивает мысль, что теперь, когда, может быть, добрые товарищи умирают на поле брани и кровью искупают грехи свои, мы бездействуем, мы ничего не слышим даже!.. Грешу, но сознаюсь: уже не польза княжья, но кровь, кипящая в жилах, заставляет меня грустить, что и я не там же…

"А страдающий за князя своего в темнице, разве не воюет за него? И что же ты хочешь слышать? Вести о позоре и бесславии отчизны, о гибели Москвы, когда ты не в силах отвратить сей гибели?" — Симеон отвернулся, желая скрыть слезы, помрачившие глаза его. Иван безмолвно сел на одр свой.

В это время загремел замок на дверях темницы и явился надзиратель тюрем и темниц дворцовых, дьяк Щепило, возведенный в чины покровительством Юрьи Патрикеевича, ничтожный угодник Софии. Жестокосердие и глупость ясно изображались на лице его. К этому; присоединялось еще у него пьянство. Всякий вечер Щепило сильно напивался, окончивши обзор заключенных. Обыкновенно угрюмый и молчаливый, вечером он делался словоохотным и веселым, когда хмелина попадала в его голову. Видно было, что на сей раз Щепило начал гулянку до вечернего своего обхода. Он затворил за собою дверь темницы Ряполовских и важно сел на скамейку, стоявшую подле двери. Симеон взглянул на него и снова начал читать. Иван глядел на Щепилу и ожидал, что начнет он говорить.

Несколько раз потер лоб свой Щепило, отдувался несколько раз, и рожа его так была смешна, что Иван улыбнулся, смотря на него. Щепило сам засмеялся.

— Ну, что же, бояре? А, ну, что же? — сказал он.

"Да ничего! — отвечал Ряполовский. — Мы ждем, что ты скажешь".

— Я что скажу? Да также — ничего!

"Стало быть разговор у нас будет короткий. Нам теперь ничего не надобно и мы еще не ушли из тюрьмы, как ты видишь. Прощай!"

— Не ушли из тюрьмы?.. Да, ведь этого нельзя: ведь она заткнута моею головою. Ничего не надобно? Стало вы не пожалуетесь на меня, бедняка, чтобы у вас чего-нибудь недоставало? Стало вы мною довольны?

"Очень довольны, потому что нам ничего не надобно и мы ничего не просим…"

— Ну, так вы меня простите… Что ж делать? Немного выпил — да так, с радости, с веселья…

"Что у тебя сегодня за веселье?"

— Не у меня, а в Москве. И есть о чем повеселиться. Великий князь, правда, плакал — ну, что делать! Расстаться с молодою женою, да с мягкой постели ехать на кровавую битву… Хе, хе, хе!

Симеон перестал читать и сделал знак брату, чтобы он разговорился с Щепилою. Иван решился поддержать разговор.

"Разве великий князь отправился куда?" — спросил он.

— Вы люди умные, бояре, и больше меня знаете! Хе! Где же нам знать с ваше!

"Положим и так, хоть похвальба мужу пагуба, почтенный господин Щепило; но ты забыл, что мы уже недели с две сидим взаперти, и кроме того, что от тебя слышали в это время, совершенно ничего не знаем".

— От меня слышали — сиречь я вам, бояре, не враг, а приятель, и все приятельски рассказываю. А вы сору за порог не выносите. Ей-Богу, бояре, бывало вы меня словом не удостаивали, когда были в чести, а вот я вас, так всегда чествовал низким поклоном. То-то же; с тюрьмой, да с сумой никогда не бранись! А я, право слово, вас полюбил, полюбил за то, что вы такие добрые, смирные, ничего не затеваете, сидите себе тихо и ничего не требуете. Я уж и Юрью Патрикеевичу об этом говорил. А он, право слово, вас любит, очень любит, бояре!

"Мы никогда ему зла не делали. За что же ему зла нам желать?"

— А что он не противился, когда вас решили в тюрьму заключить — нельзя же было ему, бояре! Я верю, что вы честные люди — да пало на вас подозрение, будто вы старому Юрию потакаете — нельзя же было вас защищать. Ведь подумали бы и о моем покровителе, князе Юрье Патрикеевиче, что он с вами заодно. Ну, уж лучше же вы пропадайте, нежели стоять ему за вас, да погубить себя! Но Юрья Патрикеевич несколько раз спасал вас после того от явной смерти. Еще вчера, как было поднялись против вас! Кричат: "Давай нам Ряполовских!" А особливо этот князь Туголукий: собрал толпу всякого сбродного народа, наговорил на вас, что вы злодеи, изменники, и заставил подле дворца кричать: Давай Ряполовских! Я сам тут же кричал. Да, право слово, нечаянно попался; шел мимо, народ бежит и меня за собой утащил. Я было хотел молчать, так — куда тебе — меня чуть самого не прибили! "Что ты не кричишь?" — стали мне говорить. "Видно ты Юрьевский? Видно потакаешь изменникам Ряполовским?" Делать нечего! Заорал и я; Давай Ряполовских!

"Что же сделал великий князь?"

— Ничего! Велел только разогнать нас палками: кто куда бросился, и я рад-радехонек был, что по-здорову уплелся. Хорошо еще, что народ палки боится. Чтобы ты с ним стал делать, если бы палка его не пугала?

"Мы видим, что ты не хотел нам зла, — сказал Ряполовский улыбаясь, — а в честном обществе, делать нечего, — надобно поддакивать. Говорят, что однажды, смотря на пример других, жид женился, а грек удавился. — Но ты не кончил своего рассказа о том, как поехал с Великим князем из Москвы Юрья Патрикеевич", — продолжал Ряполовский, нарочно стараясь запутать Щепилу в словах и выведать от него.

— Да, как поехал он, — сказал Щепило, забывшись и полагая, что он уже рассказал все предшествовавшее. — Но, он поехал, да не доехал… Ох! умная голова благодетель мой, князь Юрья Патрикеевич! Что же ему делать, когда Господь не назначил его от рождения быть воином? Он велик в Совете… Ну, овому талант, овому два…