Клятва при гробе Господнем - Страница 68

Глава VIII

…Младой, неопытный властитель,

Как управлять ты будешь под грозой,

Тушить мятеж, обуздывать измену!

А. Пушкин

На другой день после пира, бывшего у боярина Старкова, рано утром подьячий Беда прибежал в великокняжескую Писцовую палату, разбудил привратников, придверников, пригнал писцов, велел им поскорее приводить все в порядок, расставлял поспешно скамейки, ставил чернильницы, чинил перья. Нельзя было узнать из его неподвижных глаз и сухощавого лица, был ли он испуган, сердит или печален. Он останавливался среди своих занятий, поднимал бороду свою кверху и, казалось, внимательно прислушивался. Вдруг раздался шорох шагов, послышался голос у дверей. Беда оставил свою работу и почтительно вытянулся. Дверь быстро отворилась; вошел наместник ростовский. Одежда его была в беспорядке, лицо бледно, волосы всклочены, голос хриповатый, как будто наместник три дня сряду гулял, или две ночи не спал.

— Еще никого нет! — вскричал наместник. — Смилуйтесь, ради Создателя! Послали ль за ними?

"Послано уже во второй раз", — отвечал Беда,

— Ох! погубят они нас! — наместник бросился на лавку в совершенном отчаянии. Беда долго безмолвствовал и наконец, тихо и почтительно, осмелился спросить, что причиняет его милости такую жестокую горесть?

"Будто ты не знаешь!" — воскликнул наместник, вскочив со своего места. Размахивая руками, начал он ходить вдоль палаты.

— Меня разбудили поспешно, приказали поскорее явиться и устроить все к заседанию княжеской Думы…

Наместник хотел что-то объяснить Беде, как двери расхлопнулись настежь и сам Великий князь вошел, смущенный, едва опомнившийся ото сна, неумытый, непричесанный, в простом, легком тулупе.

— Петр Федорович! Что это такое? Что рассказали мне? Я ничего не понимаю!

"Государь, князь Великий! Не знаю что и все ли тебе рассказано", — отвечал наместник.

— Ты прискакал сюда неожиданно… Говорят, что все погибло, что все мне изменяют, что дядя Юрий поспешно идет к Москве…

"Правда, Государь! Я скакал сюда опрометью — дядя твой идет по Ярославской дороге — моя дружина разбита — я едва спасся!"

Сухое лицо Беды вытянулось при сих словах и сделалось еще длиннее и суше. Князь казался вовсе неразумевшим, что с ним делается. Он только крестился обеими руками. В это время в палату вошли князь Друцкой и Асяки, предводитель татарской дружины князя.

— Где же мои бояре?

"Где твои дружины, Государь! Спроси лучше: где твои воины?" — воскликнул наместник.

— Я не знаю… Асяки! где твоя дружина?

"Мы оберегаем Кремль, Государь!"

— В Кремле все тихо и безопасно, Государь, — прибавил князь Друцкой. — Мои копейщики на страже у Константиновских и Флоровских ворот.

"Тихо ли в Москве?" — спросил Великий князь.

— Не знаю, Государь! Я начальствую только над кремлевскою стражею.

"Кто же в нынешнюю ночь начальник Москвы?" — спросил Василий.

— Не знаю, Государь!

"Кто же из вас что-нибудь знает! — вскричал Василий горестно. — Но не заметно ли в Москве чего-нибудь шумного? Говори, говори прямо, князь!"

— Москва — море, — отвечал князь Друцкой, — и что на одном конце ее деется, того через три дня не узнают на другом конце.

Тут вступил в палату князь Василий Боровский. Он казался встревоженным, смущенным.

"Государь, Великий князь! — вскричал князь Боровский. — Треть Юрия все бунтует, и моя треть волнуется! Спеши усмирять крамольников!"

— Князь, мой любезный брат! помоги мне! Я не знаю, что мне делать! — говорил Василий.

Поспешно вошел в сию минуту еще боярин. Страх и робость были видны на лице его. "Государь! — сказал он, — спеши к своей родительнице: она очень нездорова! Супруга твоя при ней, плачет, рыдает…"

Жаль было смотреть на Василия в сии минуты: смущенный, встревоженный, пораженный вдруг столькими ударами, он не знал, что думать, не знал, что сказать и куда идти! Палата наполнялась между тем боярами и князьями. Явились Старков, Юрья Патрикеевич, Ощера.

— Думные мои советники, бояре, князья мои! — вскричал Василий, — скажите, что со мною делается? Слышу, что против меня идут в торжестве враги, мать моя при смерти, жена плачет, измена раздирает Москву. Но давно ли, не вчера ли еще, были мы с вами, в великокняжеском нашем Совете, и вы все уверяли меня, что я торжествую, что отвсюду окружен я верными людьми, что народ души во мне не слышит, что вы пойдете с сильными дружинами на вероломного дядю, что князья русские явятся по первому моему слову?

"Князь Великий! утро вечера мудренее — не нами началась эта пословица, не нами и кончится. Может быть, того мы вчера не досмотрели, что сегодня увидим. — Так начал говорить Юрья Патрикеевич. — Но есть еще другое присловье: даст Бог день, даст Бог ум. Мы все слуги твои и рабы твои, мы будем стараться, а ты, Великий князь, успокойся, не унывай, молись, возложи печаль свою на Господа и верь, что погибнут мыслящие тебе зла. Главное дело; будь в этом крепко уверен. Вера дело великое — она все побеждает. Теперь примемся мы советоваться и думать".

— Не поздно ли, когда вы не успели надуматься прежде, — сердито вскричал наместник ростовский.

"Петр Федорович! замолчи! — сказал Юрья Патрикеевич. — Все дело надобно обсудить и посмотреть в старые решения, как все это прежде делывалось, так мы и решим".

— В каком судебники сыщешь ты указ на решение этого дела? — сказал наместник ростовский.

"А ты думаешь, что прежде этого и не бывало? — с жаром возразил Юрья. — Будто новое нам это дело! Посидел бы ты в первом месте в княжеской Думе, так привык бы и не к этаким делам. То ли было, когда князь Василий Димитриевич Богу душу предал, и мы с покойным владыкою Фотием ночь ноченскую сидели в Думе, и уже утром боярин Иоанн пришел к нам и сказал, что дело порешено — тогда только решились мы разойтись! А когда, потом раздумье было о поездке Великого князя к Витовту, или о поездке в Орду…"