Клятва при гробе Господнем - Страница 50

Хор умолк. Глубокая тишина настала в столовой палате. Никто не смел прервать ее, потому что старики князья еще ели и не начинали беседы, а молодые не смели из-за них подать повод к речам, неуместным каким-нибудь словом.

Желали бы мы спросить людей, бывавших на чужой стороне: заметили ль они у народа чужеземного русский обычай — за хлебом, солью не ссориться? Когда люди не любовные сели у нас за один стол, то разве только зоркий взгляд знающего их взаимные отношения проникнет в их души, дощупается их сердец. Добр, да и хитер русский. На светлом, праздничном лице гостя не узнаете вы, что обуревает душу его в те мгновения, когда медовая речь льется из уст его в замену меда, вливаемого в уста. Хмель не развяжет языка русскому; если он сам не захочет развязать его, иногда и нарочно; оправдываясь потом хмелиною.

Из всего, что мы доселе рассказали, можно понять — в самом ли деле искреннее веселье оживляло гостей великокняжеских, как это казалось по наружному виду их? Но однообразно веселы казались все, кроме двух особ — Софьи Витовтовны и Василия Юрьевича Косого.

Софья Витовтовна напрасно хотела скрыть гнев, досаду, сердце свое: все это выражалось из отрывистых слов ее, порывистых движений и огня, сверкавшего в ее глазах, когда они обращались на князя Василия Юрьевича. Брови Василия Косого сильно были нахмурены; он казался рассеянным; ему ни пилось, ни елось; мрачная дума виднелась в лице его; он говорил мало, угрюмо, улыбался принужденно и тяжело.

Первая перемена кушанья сошла со стола. Старший по летам, почетный гость, князь Ярославский, утер бороду шитым утиральником, выпил из кубка, поставленного в это мгновение перед ним, и обратил речь к Туголукому, еще не кончившему двойного участка кушанья, им взятого.

— Устарел ты, князь Иван Борисович, как посмотрю я на тебя, — сказал князь Ярославский, — видно, брат, и зубы-то отказываются от работы!

"А с чего бы ты изволил так заключать, дорогой куманек мой?" — возразил Туголукий.

— Как с чего? Отстаешь от других. Хорошо, что хозяйка любит тебя и жалует, а то если бы велела подавать, не дожидаясь твоего череду, так ты остался бы в полупире, когда другие его окончили бы.

"С нами крестная сила! — Ведь над нами не каплет, а уж с добрым кушаньем я расставаться скоро не люблю".

— И он не расстался бы с ним, хотя бы ливнем дождь полил на его голову, — сказал князь Рязанский.

Общий смех зашумел между собеседниками, со всех сторон посыпались шутки.

— Вот говорят, что дураки ни к чему не годятся, — сказал тихо Шемяка сидевшему подле него князю Верейскому, — а чем бы начать теперь нашу беседу, если бы нельзя было дать оплеухи по роже Туголукого? ~ Верейский засмеялся.

Туголукий начал креститься. Его спрашивали о причине, "Я радуюсь тому, что князь Димитрий Юрьевич еще не онемел, — сказал Туголукий. — Он так был молчалив во все время, что я начинал думать: не наложил ли он на себя обет молчальника!"

— У тебя плохая привычка, князь Иван Борисович, — сказал Шемяка, — сперва сказать, а потом подумать.

"Меньше думай, долее проживешь, — возразил князь Тверской. — Иван Борисович следует этому присловью — и дельно!"

— Оно так, — сказал Туголукий, — да не совсем. Кто не закрывает души словами, тому нечего бояться слов своих: скажешь ладно — хорошо; не ладно — так не боишься озадков, посмеются, да простят, когда сказано без умысла.

"Не всякому так думать: иной не захочет, чтобы из десяти слов за девять каяться уму, разуму".

— Каяться на словах не беда, лишь бы в делах не пришлось молить прощения. Так ли, Василий Юрьевич? По-моему: так!

"И по-моему, — сказал Косой, принужденно улыбаясь. — Только не знаю, с чего тебе вздумалось кинуть твоею речью в меня, говоря о покаянии: ведь я не духовный твой отец, а тебе не последний конец?"

— Правда. Да, оно не худо — иногда помышлять и о конце жития,

"Только не за обедом, князь Иван Борисович", — сказал Верейский.

— А на всяком месте владычествия Его благослови, душе моя, Господа?

"Что ты пустился в благочестие, князь?" — сказала Софья Витовтовна.

— Да, так, милостивая тетушка, Великая княгиня — к слову приходится.

"Слово не дело, — сказал князь Зубцовский. — Благочестивый на словах бывает иногда не таким на деле".

— Я иногда это сама замечала, — сказала с досадою София, — и спасибо Ивану Борисовичу, что он одинаков и на словах и на делах. Я его головы не променяю на голову мудреца, как бы он ни чванился умом своим. — Она взглянула на Косого.

Между тем подали другое кушанье и еще подлили в кубки. Разговор разделился, острые речи начали мелькать с разных сторон, смешиваясь с шутками и прибаутками, какие любят у нас, на Руси, говорить на свадьбах, как будто любуясь румянцем стыдливости, вызываемым этими шутками на щеки молодой супруги,

Вдруг на серебряном большом блюде, с перепечью и солонкою, поставили перед Василья Васильевича жареную курицу, или, как называли ее, куря верченое. Блюдо это было на особой, красной скатерти, которую разостлал второй дружка. Главный дружка встал поспешно, завернул курицу в красную скатерть, с перепечью, солонкою и блюдом. Это было знаком выхода молодого князя с княгинею. Посаженый отец, тысяцкий, сваты, поезжане, София Витовтовна и все княгини и боярыни повели князя с княгинею. Князья и бояре, не бывшие на свадебном поезде, остались за столом в ожидании, пока от сенника княжеского воротятся провожатые. Женщины, кроме Софьи Витовтовны, уже не возвращались в столовую палату: их увели в комнаты Великой княгини, где было им свободнее и привольнее, так как и мужчинам без них вольнее в столовой палате.