Клятва при гробе Господнем - Страница 38

— От этого содома у меня голову разломило, — сказал наконец Юрья Патрикеевич. — Тише, князья, тише, бояре. Эдак мы во веки веков не кончим. Дьяк! закричи, чтобы молчали! Читай, господин Беда!

"Тише, князья и бояре, тише!" — закричал басом толстый дьяк.

— Нет, Юрья Патрикеевич, я не допущу далее читать, пока ты не скажешь мне: согласен ли со мною! — проговорил один из сидевших за столом.

"Да дайте ж кончить, Господи Владыко, — отвечал Юрья Патрикеевич. — Господин Беда! изволь сначала!"

Однообразным, приказным голосом, человек, с длинноватою, редкою бородкою, начал читать следующее:

"Чин брачному сочетанию Великого князя Василия Васильевича…" И далее, — примолвил Беда, — впишется, как следует".

Юрья Патрикеевич дал знак согласия. Беда вдохнул в себя сколько можно более воздуха, сухие щеки его раздулись, он откашлялся и продолжал:

"Лета 6941, февраля в… день, волею Божиею и позволением матери своея, Великия княгини Софии Витовтовны, и с благословением отца своего, имярек, митрополита Московского и всея России…"

— Как же: имярек! — сказал один из бояр. — Надобно поставить именное слово!

"Какое же, когда митрополита у нас нет?" — отвечал Юрья Патрикеевич.

— Все же надобно!

"Это дурное предвещание для свадьбы Великого князя! Без имени и овца баран"

— Опять!

"Воля твоя, Юрья Патрикеевич".

— Да зачем ты писал все это? — сказал Юрья Беде.

"По уставу прежнему: всегда так писано бывало", — отвечал Беда.

Смущенный шум раздался вокруг стола: "Разве Иона не будет святителем Московским, — говорили многие. — Что ж это! Долго ли стаду быть без пастыря…"

— Тише, бояре! — закричал Юрья, — далее… Истинно мы не кончим. Между тем, готовит ли всякий свое? Право, у меня уж во рту стало сухо; легко ли, с самого раннего утра бьемся. — Ну, скорее, господин Беда!

"И с благословения тетки своей, великия инокини Евпраксии, княгини княж Владимировы Андреевича, и по приговору князей и бояр волил Государь, Великий князь Василий Васильевич, вступить в честное супружество, А поял себе, он, Государь и Великий князь, в супругу княжну Марию Ярославовну, дщерь Ярославлю Володимировича, а свадебному чину указал быти тако:

В тысяцкого место быти боярину его, князя, Юрья Патрикеевичу.

В дружки старшего место…"

Тут один из присутствовавших, глядя в бумагу из-за Беды, воскликнул: "Как же? Неужели мои слова не уважены? Я не уступлю, нет, нет!"

— Что ж это? — вскричал другой, — говорили, говорили, а все пошло на ветер? Как хочешь, Юрья Патрикеевич!

"Нет, нет!" — закричали многие. Смешанные голоса раздались снова: "Моей жене быть ниже его!" — "Послушай!" — "Я знать ничего не хочу! Я пойду сам к княгине". — "Мне сам Великий князь говорил". — "Ты высоко нос поднимаешь". — "Береги свой!"…

Юрья Патрикеевич с досадою ударил по столу кулаком. "Замолчишь ли ты, народ православный! Нечего делать: брошу все и пойду к княгине — пускай сама рассудит".

— Пусть рассудит, — кричали многие. — Что мы: в опале что ли? в гневе княжеском? Как бы не так!

"Мой отец был почище чьего-нибудь другого…"

— Мы, слава Богу, никогда за другими не стаивали…

"Юрья Патрикеевич! — сказал пришедший в эту минуту боярин, — Великая княгиня велела скорее оканчивать дело. Уж начали молебен".

— А мы еще едва с началом управились! — отвечал Юрья. — Истинно, головы не слышу… Нечего делать, князья и бояре! Имена будут читаны при самой княгине — всякий жди ее докончательного княжеского указа — говорите с нею. Господин Беда! читай просто чин свадьбы, а имена говорим имреками…

"Хорошо, хорошо!" — раздалось со всех сторон.

— В поддатни дружке…

"Далее!"

— В большом столе боярь…

"Далее!"

Беда перевернул несколько столбцов и читал: "А будет день свадьбы, и Государь Великий князь, изрядився в кожух золотый аксамитный, на соболях, да в шубу русскую соболью, крыта бархатом золотым, заметав полы назад, на плеча, а пояс его, Государев, Великого князя, кованый, золотой, — пойдет в брусяную избу, столовую, а тысяцкому и поезду, и боярам, и дружкам, и головщикам, и фонарщикам, и каравайникам велит идти за ним…"

— И свечникам, и санникам, и конюшему, — заговорили многие. — Именовать, так именовать всех…

"Все, все будут. Господин Беда! поставь тут крыж".

Беда вытащил из чернильницы огромное лебединое перо, общелкал его и поставил на столбце знак.

"Велит идти за ним, — продолжал Беда свое чтение. — А место в средней палате изрядить по обычаю, да оболочь камками, да бархатом, да зголовья положить, да на зголовья по сороку соболей, да третий сорок держать, чем Великого князя да княгиню опахивать. Да стол поставити, да скатерть постлати, да калачи и соль положити…"

— Нет! — сказал один боярин, — об этом говорено: стлать две скатерти, а третью накрест, да перепечу поставить, а по лавкам полавочники постлать, князь Симеоновы, да соль, да сыр держать на руках, и его, Государя, встретить.

"Когда же это бывало так строено? — спросил Юрья Патрикеевич. — Ведь уж боярыни приговорили: быть, как прежде?"

— Сегодня переменено.

"Переменено! Уж эти мне перемены: переменяют, да отменяют, что и толку не добьешься…"

— А тысяцкого жене, и свахам, и боярыням быть в княжны тереме всем готовым, и свечам, караваям, и осыпалу, и идти…

"Постой, постой. Как, бишь, об ооыпале-то велела Великая княгиня?" — сказал заботливо Юрья Патрикеевич.

Беда взял особый листок: "А осыпалу быти миса золотная, а на мису первое положить хмелю, на три угла, в трех местах, да тридевять соболей в три места, да тридевять платков золотных, камчатных и атласных, мерных, в один цвет, да тридевять пенязей, да величества пенязь с одной стороны белый, а с другой позолочен…"