Клятва при гробе Господнем - Страница 35

"Законный наследник, старший в роде!" — вскричал Михаил.

— Когда у него под носом рвут город за городом! — примолвил Иоанн.

"Устарел, друзья! говорю вам, устарел! Авось его золотой язык боярина Иоанна Димитриевича порасшевелит. Что за голова, князья! Что за ум! Не видавшись с ним, напрасно возбуждая отца и ссорясь с братьями, я ничего не хотел начинать и не начал бы, пока сам не поговорил с вами, князья, не посмотрел сам, что делается в Москве".

— Здесь все идет — Бог знает как! — сказал Михаил Верейский. — Вот сам увидишь. Володимировичи теперь ног под собою не слышат, особливо князь Боровский, с тех пор, как сестра его сделалась невестою Василия. Управление пошло совсем через руки баб. Туголукий не обманул тебя, сказав, что в советах голоса всех покрывает голос старой княгини, тетки. Вот старуха, князь Василий Юрьевич! Настоящая Витовтовна! И покойный дядя едва ладил с нею, а теперь никто сладить не может. Одной только еще слушается старицы, княгини Евпраксии, которая, как застучит своим монашеским костылем, так все умолкает. Молодежь ездит на охоту с князем, пирует, гуляет, и — мы с ними же!

Косой ходил, не говоря ни слова.

— Слышал ли ты, — продолжал Михаил, — что сделалось с дядею Константином Димитриевичем?

"Нездоров?"

— Нет! в монахи идет.

"Как! в монахи?"

— Да, после свадьбы, мы едва ли не будем праздновать его княжеское постриженье. "Лучше быть первым в монастыре, чем последним в Москве", — недавно говорил он мне. Теперь почти всегда живет он на Симонове, украшает эту бедную обитель и, показывая ее гостям и посетителям, приговаривает: "Есть чернцы и на Симонове". "Я тебя понимаю, дядя, — проворчал Косой. — Я сам пойду в монахи, если… Но, тем лучше: он с плеч долой, отец стар, одна ступенька и… — Он обратился к князья ям. — Сказал ли вам князь Роман, что я встретился с боярином Иоанном, и все, что я говорил с ним? Это моя правая рука".

— Все знаем. Теперь, не достает только нашего Гудочника.

"Он уже здесь, — отвечал Косой. — Перстень боярина вызвал его, как беса из тьмы кромешной. И настоящий бес! — Где таких людей умеет сыскать боярин Иоанн?" — Тут Косой отворил боковую дверь и оттуда вышел ночной собеседник дедушки Матвея, старик, бывавший везде и знающий так много.

"Добро пожаловать, Иван Гудочник!" — сказал Иоанн, пожимая руку старика.

— Здорово, Ванюша! — прибавил Михаил. — Что ты принес к нам?

"Все, что нужно, князь Михаил Андреевич! Челом бью тебе и тебе, князь Иоанн Андреевич, от князя Тверского и из Новгорода от князей Василия Георгиевича и Феодора Георгиевича".

— Давно ли ты виделся с боярином. Иоанном Димитриевичем? — спросил Можайский.

"В последний раз я видел его в Твери, откуда хотел он ехать в Зубцов. Но я слышал, что он был после того скрытно в Москве и теперь должен быть у князя Юрия Димитриевича. Время не терпит".

— Ну, что ты думаешь? — сказал Иоанн. — Когда начинать? Как начинать?

"Это зависит еще от многого, что должно предварительно решить. Новгород, Тверь готовы. Суздаль — вы знаете, вспыхнет, как зелье пороховое, когда вы только скажете. Москва начинена всякими горючими снарядами и стоит только поднести огонь. Ярославль, Рязань — об них нечего и говорить: при удаче они ваши, при неудаче — они против вас, а пока дело уладится — они станут молчать".

— Мои и братнины дружины в три дня сядут на коней, — вскричал Иоанн.

"Пока боярин Иоанн Димитриевич не известит меня о решении князя Юрия Димитриевича, — сказал Гудочник, — я не начну ничего".

— Я тебе его решение! — отвечал Косой.

Гудочник задумался.

"Я, я решу все за отца моего, все! — повторил с жаром Косой. — Говори, что тебе надобно?"

— Стало быть, ты еще и условий не знаешь, князь Василий Юрьевич, хотя перстень боярина Иоанна Димитриевича свидетельствует за твое согласие? И притом — прости меня — ты, все еще не родитель твой! Что голова, то разум. Говорят, будто мысли родителя твоего совсем переменились, после недавней поездки в Орду.

Косой ходил, в страшном смущении, по комнате и вдруг оборотился к Гудочнику. "Я более тебе доверяю, старик, нежели ты мне!"

— Князь Василий Юрьевич! мне можно доверять.

"Я в первый раз тебя вижу, не знаю кто ты и допускаю тебя быть участником всех тайн, за одно слово боярина Иоанна Димитрневича!"

— Меня не знаешь ты, князь, — это правда, но то знаешь ты, что я играю в большую игру — в свою голову, которая у меня одна, и кроме которой нет у меня ничего в здешнем мире! На первой осине, как псу нечистому, заплатят мне за мою ошибку. А ты — князь, первый после отца и дяди своего в Русской земле: тебя не коснется никакое зло, хотя бы открылось, что ты хочешь зажечь Москву с четырех сторон. Но, кроме жизни, у меня есть еще другое добро, дороже самой моей жизни: клятва, которую уже сорок лет стараюсь я исполнить. И теперь, когда приближается время сложить, может быть, с души моей клятву смертную — я не могу отважиться ни на что, пока нога моя будет стоять твердо…

"Какая клятва, старик?" — спросил Косой гордо.

— Это моя тайна, которой до сих не открывал я никогда, даже на исповеди, перед святым причастием тела Христова!

"Безумно было бы сомневаться в согласии отца моего, — сказал Косой, по некотором молчании. — Условия, если только они не бесчестны, будут исполнены. Скажи мне их".

— Скрывать не буду, — отвечал Гудочник. — Первое — Суздальское княжество восстановляется по-прежнему, как было оно при мудром князе Константине: Нижний Новгород, Суздаль, Городец на Волге и Мещера. Князья Василий Георгиевич и Феодор Георгиевич владеют им, на всей воле.