— Старик! посмотри! — сказал Шемяка, внимательно глядевший на тело брата, — посмотри: покров на нем шевелится! — Он схватил за руку Петра. Петр невольно вздрогнул…
Несколько мгновений молчали они и глядели.
"Ничего, князь! — сказал Петр, — тебе померещилось. Ты утомился с дороги; тебе надобно отдохнуть. Подумай о себе: сколько ни плачь, ни горюй, но мертвым покой, живым здравие…"
— Нет! я точно видел, — сказал Шемяка, — видел…
"Ничего, князь, — отвечал Петр, встал, подошел к телу, оправил покров, перекрестился, поцеловал венчик, лежавший на голове Красного. — Тихо почиет в мире, ангел небесный! — сказал он. — Ох! скоро ли то приберет Господь меня!"
Опять сели рядом Шемяка и Петр. Невольно стеснялась грудь Шемяки; ему казалось, будто готовится что-то необычайное. Петр рассказал уже ему все подробности болезни и смерти Красного. Юный князь страдал болью в груди от самого сражения близ Ростова. Смерть родителя, как мы уже видели, усугубила его болезнь; но благотворное время, казалось, облегчило скорбь и грусть его. Уныло, тихо проводил он дни в своем уделе, и снова жестоко начал страдать, услышав о новых смутах между братом и Великим князем. Не щадя жизни, отправился он наконец для примирения брата, когда пришла весть об ослеплении Косого и сразила его. Далее Галича ехать он не был в силах. Здесь предрек он смерть свою, чувствовал, что уже не подниматься ему со смертного одра. Он оглох, не понимал, что говорили ему; но сам беспрерывно молился, спрашивал о братьях, благовейно приобщился святых тайн и утром в день приезда Шемяки умолк навсегда.
Так рассказывал Петр, когда Шемяка снова схватил его за руку.
— Мне не мерещится! — сказал он тихо.
"Господи! что есть сие!" — прошептал с трепетом Петр.
Покров шевелился; губы мертвеца двигались; он силился, казалось, привстать.
Какая безмерная бездна разделяет жизнь от смерти, если только одна мысль, что мертвец движется — движется, живет без жизни — оледеняет сердца живущих…
Шемяка и Петр окаменели на местах своих: мертвец двигался, тихо развел руками, скинул с себя покров, приподнялся, сел на столе, сложил руки на груди и хрипло возгласил: "Познал Петр, яко Господь его грядет и исполнился страха и ужаса! Гряди по мне, гряди — познай Господа!"
В беспамятстве поднялся боярин с места своего и громко возопил: "Гряду, Господи, гряду! Ныне отпущаеши раба Твоего, по глаголу Твоему, с миром, яко видеста очи мои спасение Твое!"
Страшно было зрелище мертвеца, восставшего, безжизненного: очи его были закрыты, руки сложены, голос отзывался гробовым хрипением — и старца, за минуту удрученного скорбию, плакавшего, но полного жизни- теперь впавшего в какое-то бесчувствие: глаза его помутились, седые волосы стали дыбом-коленопреклоненный перед телом Красного, он запел вне себя:
"Увы! мне: каковый подвиг имеет душа моя, разлучающися от телеси! Увы! тогда колико слезит, и несть помилуяй ю: к ангелам очи возводит и — бездельно молится; к человекам руки простирает и — не имать помогающего!"
— Блажени непорочнии, в путь ходящи в законе Господнем! — запел мертвец. — Придите, видим чудо паче ума: вчера был с нами — ныне же лежит мертв. Придите, уразумеем: что мятущеся совершаем? Как благовонием помазанный смердит зловонием? Как златом и красотою красящийся — нищ и без лепоты лежит?
Вне себя бросился Шемяка к брату: "Брат! — воскликнул он, — ты ли жив еще? Или я вижу сонное видение? Или ты пришел сказать только нам тайны замогильные?"
— Се, жених грядет в полунощи, — запел опять мертвец, — и блажен раб его же обрящет бдяща; недостоин паки его же обрящет унывающа! Блюди убо, душа моя, да не смерти предана будеши, и царствия Христова вне заключившей…
Шемяка бестрепетно обнял Димитрия; но он был холоден, и глаза его не открывались…
— Брат милыйI что с тобою? Узнаешь ли ты меня?
"Петр познал, яко Господь грядет", — запел снова мертвец, и, как помешанный, отскочил от него Шемяка. Оглядываясь во все стороны, он увидел себя одного в комнате — псалтырщик убежал при начале непостижимого, оживления мертвеца. Красный сидел на столе, среди погребальных свеч, в саване и одежде покойника, не открывая глаз, и пел хриповатым голосом. Что-то задел ногою Шемяка, лежаще на полу: это был пестун Красного, боярин Петр, склоненный челом к земле, и уже мертвый и охолодевший…
Шемяка не видал после того, как сбежался народ, не помнил, что было далее. Когда он опомнился, то увидел себя в постели; солнце светило в окна; подле кровати сидел Гудочник; невдалеке стояли Чарторийский и Сабуров. Озираясь кругом, Шемяка не видел ни мертвеца, ни гроба.
— Где мы? Что со мною? — спросил он.
Гудочник встал, взял руку Шемяки, посмотрел на него и сказал: "Слава Б_о_г_у! никакой опасности нет. Князь! Опомнись: мы в Галиче".
Шемяка поднялся на постеле и старался привести в порядок мысли свои.
— Старик! что видел я? Что было со мною? Мне грезилось, будто брат мой умер, будто он ожил снова втлазах моих. Какой страшный сон!
"Успокойся, князь! Побереги свое здоровье". -Я здоров, — вскричал Шемяка, вставая с постели, — Объясни, объясни мне!
"Неслыханное чудо совершилось, и ум человеческий дидего не постигает в нем!" — отвечал Гудочник.
— Брат мой ожил?
"Нет!"
— Итак, страшный только сон ужаснул меня?
"Нет! это был не сон! Брат твой в чудном видении: он мертв и жив; он говорит о жизни за гробом, и жизнь авшняя исчезла перед ним…"
— Что же это, старик?
Гудочник опустил голову.